Шанхай Гранд. Запретная любовь и международные интриги в обреченном мире - Taras Grescoe
К лету 1939 года Микки Ханн была опийной наркоманкой уже четыре года. Она не жалеет, что попробовала наркотик. Без него она, возможно, никогда бы не познакомилась с Синмаем и его семьей, а через них - с китайской стороной Шанхая. Кроме того, предубеждение против опиума среди иностранцев, которые считали его признаком "туземности", сделало его неотразимым для женщины, для которой иконоборчество было предметом гордости.
На первых порах это казалось безобидной индульгенцией. В эссе под названием "Цена маков", которое было отклонено редактором "Американ Меркьюри" за явную неорганизованность, она писала: "Он дает хорошее теплое ощущение, которое находится на полпути между телом и разумом... человек находится в сладострастном настроении, роскошном настроении, настроении, в котором достаточно лежать рядом с опиумным лотком и строить планы". В этом не было ничего сексуального, но, выкурив достаточное количество трубок, можно было достичь состояния эйфории. Иногда она впадала в полудрему, в которой перед глазами проносились видения, похожие на сны - в отличие от галлюцинаций. Микки называла это "опиумной дремой".
"Однажды я уходила на пенсию, - пишет она в эссе,
и уже снял один ботинок, сидя на краю кровати, когда на меня навалилась дремота. В тот вечер у меня были прекрасные видения, из которых я помню почти бесконечную процессию, как мне казалось, какого-то императора Пекина. Я видел огромные распахнутые ворота и сотни марширующих; видел кресла с золотыми атласными занавесками; видел тончайшую вышивку драконов и роз на костюмах сопровождающих и скачущих пони.
Я видел его... но я никогда не видел Пекин, и когда я наконец увидел его, реальность оказалась холодной и бесцветной по сравнению с моими мечтами.
Я внезапно проснулся и стал поспешно снимать второй ботинок. Прошло два часа с тех пор, как первый упал на пол.
Когда статья была наконец опубликована - тридцать лет спустя в New Yorker, в сильно измененном виде, - приведенный выше отрывок был опущен. В 1969 году, через год после того, как ЛСД был запрещен, это звучало бы слишком похоже на заманчивую пропаганду употребления наркотиков. Но в ней отразилось растущее двойственное отношение Микки к опиуму: если раньше он приносил ей удовольствие, то к 1939 году стал источником боли. К лету того года она стала вялой и исхудавшей, и ей пришлось лечиться от желтухи. Хотя она радовалась своей похудевшей фигуре, тот факт, что она больше не ела обычную пищу, означал, что у нее прекратились менструации. На фотографиях тех дней она запечатлена с тревожными темными мешочками под глазами. Когда она наконец обратилась к врачу, тот сказал ей, что ее зависимость означает, что у нее вряд ли когда-нибудь будут дети. Однако она не могла остановиться. Она выкуривала по двенадцать трубок в день и два-три раза в день бегала домой, чтобы "подкрепиться". Ее указательный палец был испачкан маслянистым пятном от пробы опиумных гранул, когда они остывали. Когда она курила в одиночестве, как это часто бывало, она держала левую руку согнутой вокруг подноса, "ласково и защитно". Она поняла, что два года откладывала последнюю трубку.
Теперь ей придется уволиться. Писать книгу о сестрах Сун означало проводить значительное количество времени на территории, контролируемой националистами. Чтобы спастись от японских бомб, Чан Кайши перенес столицу сначала из Нанкина в Ханькоу, а в 1938 году - в Чунгкинг, в самое сердце Китая, обменяв, по его словам, "пространство на время". Делая вид, что подавляет опиум, Гоминьдан уже проводил массовые казни наркоманов в центральном Китае. Микки знал, что наказанием для тех, кто был пойман на хранении опиума, была смерть через отсечение головы.
Однажды поздним вечером летом 1939 года, выкурив подряд шесть трубок опиума, Микки попала в больницу. Молодой амбициозный немецкий врач пообещал, что сможет навсегда вылечить ее с помощью гипноза. Дав ей таблетку, она спросила, может ли он провести психоанализ после того, как ее загипнотизируют. Когда она вышла из транса через семь часов, последнее, что она помнила, это слова доктора: "Вы уснете. Через несколько минут..." С тех пор, по его словам, она разговаривала. Когда он спросил ее, нет ли у нее желания закурить, она покачала головой.
Неделя, проведенная ею в больнице, была сущим адом. Ревматические боли простреливали ее тело и в конце концов осели в ногах. Навестивший ее друг был встревожен: она выглядела как "желтая смерть" и не могла управлять своими конечностями, которые постоянно подергивались. Сон приходил лишь на несколько минут, обычно на рассвете; она узнала и возненавидела каждый узел в своем соломенном матрасе. Однако каждый день был немного лучше предыдущего. Благодаря гипнозу, думала она, ей не приходило в голову выкурить трубку, чтобы избавиться от боли. Помогли и таблетки доктора - они оказались сильнодействующими барбитуратами.
Через восемь дней после того, как ее загипнотизировали, Микки выписалась. Она чувствовала слабость, но реальность, казалось, вновь обрела давно утраченную живость. Она заметила, что к ней вернулось обоняние. В благоухающем Шанхае это, конечно, было и благословением, и проклятием.
Синмай спросил, может ли он взять лекарство с собой. "С кем-то другим всегда легче", - возразил он. Она отказалась. Теперь, когда она снова увидела его, он рассказал ей, что пытался бросить сам, но продержался всего тридцать шесть часов. Она заметила, что у него выпали зубы, а глаза выглядели расплывчатыми и мутными. Это напомнило ей о коричневой пелене, заслонявшей взгляд дьявольского доктора Фу-Манчу, о котором она читала, когда жила в Сент-Луисе. Именно так она выглядела для других, поняла она чуть больше недели назад.
Теперь, когда она вылечилась, она могла без опасений покинуть Шанхай. Она договорилась с инструктором по йоге Индрой Деви, чтобы та присмотрела за ее домом во Френчтауне. Синмай и его семья позаботятся о мистере Миллсе, пока ее не будет; она ожидала родов пары гиббонов и оставила ему инструкции по уходу за ними до ее возвращения. Она попросила его не беспокоиться о ее проводах. Она рассчитывала отсутствовать не более трех месяцев.
В октябре 1939 года, через месяц после вторжения Гитлера в Польшу, Микки покинула Шанхай так же, как и приехала: на маленьком пароходике, путешествуя вторым классом. Ее повар, сварливый Чин Лиен, который заработал достаточно "сквизов", выкраивая небольшие суммы из домашнего бюджета, чтобы открыть собственную фабрику по производству стекла,
